-Вы же нелюди,вы хуже зверей.
-Ты я слышал,в Орловской губернии калетирезацией  командовал?Было такое?
-Да,я был представителем ЦК.Ликвидация кубачества как класса.А мамка моя братишку моего младшего убила,что бы нас оставшихся троих прокормить.Я братишку ел,а ты сука подлючая хлеб да сметану жрал,которую у нас отнял.Я таким как ты ни мать свою,ни братьев,ни дом который вы у нас отняли не прощу!Подыхать буду,не прощу!!
       
Воровские идеи, чёрные понятия,
Смог ли я стать законником? Думаю вряд ли,
Обратно - снова и снова по этапу,
На деньги в карты, да я не так уж азартен.
Не голодаю, Слава Богу, всего понемногу,
В сороковые многие пошли по той дороге,
Одетые по моде, по стране с гастролями,
Не воруй у себя на территории.

Сороковые, Вторая Мировая, я совсем пацан, дома старшая сестра и мать больная,
Знаю - воровство грех, а не шутки, но попробуй втолковать это голодному желудку.
Легавые ловили - я несовершеннолетний, дет.приёмник,а я сбегал Москве на встречу,
И снова трамвай, чужие карманы, днём работа, вечером кроем поляну.
Не важно кто сколько сделал - всё в одну кучу, делили поровну, никто ни хуже ни лучше.
Кто нарушал кодекс по решении сходки, в гроб - колоду карт, перо, да бутылку водки.
Вот как надо! Не жили как стадо баранов, соблюдать законы, у нас своя правда,
Как ляжет карта, как марта ждали фарта, расписывались крестиком, не были за партой. Никакого оружия ни летом ни в стужу, лишь лезвие заряженное, да подельник нужен,
И тот простужен. Держим трассу на марки, купили деньги, взяли маме по подарку.
В арке, помню у соседке спёр на хлеб талоны, интуитивно, в тот день я был очень голодный,
Стыдно, но своя рубаха к телу ближе, снизу грызла совесть, в моменты когда был я сытый.
Не забыты окончание войны и День Победы, думали не будет голоду, конец бедам, где там!
Детская колония, моя первая ходка. Там все свои, лишь баланда не лезла в глотку,
Стакан водки, шмотки, первая отсидка, мои руки ловкие, пальцы липкие,
Гибкие спины, но характер не сгибаем."Пассажир, не шевелись,ты же знаешь я отчаянный".
Далее палево, за руку поймали, надавали по лицу, какие-то дяди корочки достали,
Повели в опорный пункт за шиворот, лица довольные,а я в Кресты и места не столь отдалённые.
Помню в восемнадцать лет меня короновали, отмечали трое суток, не было печали,
Долетали вести о польских ворах-суках, кто попадали к нам в руки умирали в муках.
Пятидесятые, Сталинская стройка, попался оперок мне на работе с глазом зорким,
С поличными взяли, бесполезно отпираться, меня этапировали в лагерь 0016.
Людей вырезали здесь так, между прочим. Познакомился с вором, он был рабочим.
- А же как закон? А как же понятия? -Жрать не дадут и ты найдёшь себе занятие.
Проклятье! Пришлось отрабатывать хлеб, был слеп? Совершил грех? Нет.
И даже там за себя всегда держал ответ, бродяги с воли передавали мне привет.
Март 53-ого, как обычно в стали, на дубаках нет лица - скончался Сталин,
Весь Союз не верит: какая-то мистика, у нас свой взгляд на это, ждём амнистии. Лисьи лица, старые воры меня отмазали, листья жёлтые - освободили из под стражи В зале суда. Амнистия! Не верил ушам, там дорога домой! Худой, "Встречай, Москва!" Мой оскал всех пассажиров двое суток пугал, ругались мысленно, как я долго этого ждал. Братва, банкетный зал, кафе на Сретенке , улыбчитые официанки, блатные песенки. Весело было, но иногда уныло что скрывать, думаю завязать, заново жизнь начать, А кем я буду в спокойном Советском мире - серой тенью без семьи, без статуса, зато с фамилией? Или расстояния, килограммы пыли на лесопилке, мужики все были мыле,
Мы же пили без закуски и гитарили лениво, примитивно мечтали оказаться у залива.
Вот вся моя жизнь - блатная мелодия, трилогия тревоги, сложная пародия,
Гармония с преступным миром, нет ни одного условия, и каждый день напоминает послесловие.
Я не привык считать деньги,одеваться скромно,когда в последний раз голодным был - уже не помню.