Не раз повторял капитан, что все беды от женщин.
И коль хоть одна на борту, то фрегат не жилец.
С единственной той, что зовется Удачей, обвенчан.
Другую он вряд ли когда-то повел под венец.

Влюблялись в него синьорины и леди, так что же?
Он был и красив, и силен - гнул дублоны в руке,
но был океан ему всех леди мира дороже.
И чуть подлатавшись, фрегат исчезал вдалеке.

Но как-то, такое бывает, берет верх природа,
наш юнга влюбился и где-то в Сеуте убёг.
И взяли мы нового на борт за час до отхода.
И вышел в дежурство фрегат: «В добрый путь, с нами Бог!»

Был тонок он, как колосок,
и невысок, а голосок
вам песней швы сердец, как швы бортов, промажет.
Пусть плохо знал он такелаж –
душой моряк, а значит наш,
и экипаж ему поможет с такелажем.

Два месяца скуки, но вот чей-то парус в тумане.
Смотри-ка, на флаге и череп, и крест из костей.
«Ну, что же, — сказал капитан, — вновь удача сама мне
корсара послала! Наверх все, сто тысяч чертей!»

Но ошибался капитан,
два дня, две ночи по пятам
за ним мы шли в тумане тихою пантерой.
И вот развязка, и к концу
стоим борт в борт, лицом к лицу,
и будет бой, и значит будут им галеры.

Для нас рукопашная – это привычное дело,
но жарким был бой и рубился пират в две руки.
Тогда и меня, видишь шрам, чья-то шпага задела,
но я расплатился на месте – претят мне долги.

И наш капитан в самой гуще, с ним справиться где там!
Они ведь с удачею были друг другу верны.
Рубился с тремя он, когда кто-то там из мушкета
решил и его угостить с трех шагов со спины.

Не шпага! Пуля, вот в чем суть!
Три шага – это тоже путь,
и не дождалась пуля с капитаном встречи.
Да, в этом суть – три шага – путь!
Его накрыла чья-то грудь…
Вот так мы юнгу потеряли в этой сечи…

А после простились с друзьями и тем, кто любимы,
как есть отписали: "Погиб, помня, веря, любя…"
И залпами с ромом усопшим воздали долги мы,
чтоб в следующий раз помянули, быть может, тебя.

Был юнга как брат мне, как жить дальше с вечной виною?
Кому отписать? И нашёл я в его рундуке
с пометкой конверт: «Вскройте, если вдруг что-то со мною…»
Для нашего брата нет странного в этой строке.

Я вскрыл и стоял, будто кнехт, и не вымолвить слова…
Стоял и не верил, а в сердце тайфуны и мгла:
«Не Виком зовут, мол, меня — моё имя Виола.
Простите, но, мол, по-другому никак не могла!

Всегда семь футов кораблю!
А я люблю, ну хоть в петлю!
Так извините за обман, не по злобе я!
Пусть будет счастлив капитан,
я же не любить его и там
на небесах иль в преисподней не сумею!»

Не раз повторял капитан, что все беды от женщин.
И коль хоть одна на борту — пропадут моряки…
С единственной той, что зовется удачей обвенчан…
Напился в тот день он и плакал… должно быть с тоски.