Я уверен: написал бы свои лучшие стихи,
отдавшись всё вокруг оволшебнивающему потоку весны.
Но самосохранения инстинкт, который недоброжелатели
трусостью моей считают, функционирует пока старательно,
оживляя в моём сознании ту самую весну,
заставившую нежные сердца всего мира мигрировать в тайгу,
чтоб там, кормя мошку, самим голодом томясь,
полагать, что стихнет гнев тех, кто кричал: «В Сибирь всех педрил – жрать грязь!»
От холода колонисты отвлекались, надежду лелея:
«Ведь получилось для себя добиться земли в своё время евреям».
Этот пример вдохновил их и на победу
над мужичьём с окрестных селений, на пяти КАМАЗах приехавших стыдобищу эту
разогнать по-тихому. Росла голубая колония.
Был пущен слух о возможном требовании статуса автономии.
И как кубинцы на чём попало рвутся к Майами,
Так через моря северные, вверх по реке, ломились к своему таёжному «Гоа»
уже все подряд маргиналы.
Занимался апрель, с ним сила дремучая,
максимизирующая по весне процент самоубийств, срав на рост благополучия.
Но в тот сезон людей отвлекла от душевного упадка
мобилизация рядовых запаса. Так штабная грядка
разрулила ситуацию в тайге для себя нехарактерно тонко.
И хотя было экономней и быстрей клеймо позора вытравить ковровой бомбардировкой,
всё же решили брать в кольцо. То идеальная война:
во-первых, против педрил; во-вторых, вечер пятницы, суббота и воскресенье –
первая половина дня!

Народный гнев подогрели слухом про шпионов,
якобы под видом грязных хиппи вынюхивающих в лагере мятежников
месторождения мельхиора
и титана. На земле, захваченной питуриками в тайге,
жил шаман – Костя. Дружил с приезжими, удил на реке
со старым индейцем, представившимся как коллега,
считавшим сборище это больше шуткой, и что все разбредутся к лету.
К ним подошли двое грязнуль и предложили: «Костян,
давай тебя накурим крутыми бошками, с Ферганы, конечно, а ты места силы укажешь нам».
Они вместе пришли, пришли к одной кочке.
Костя с детства её спокойно воспринимал как земли эрогенную точку.
Не под таким, конечно, научно-влекущим определением,
но что-то в этом направлении. Спутники же его заморские с трудом скрывали волнение.
Для их взоров земля тут обнажилась
мечтой об обеспеченной жизни в виде этой титан-мельхиоровой жилы.
А Костю уже штырило: он понял, что понял, куда зыбучие пески Ферганы
утекают. В полые жилы земли, вот куда! С чем же тогда ферганские колдуны
черпают силу? Может быть, с верблюдами?
Не повезло… И с этой мыслью любовно даванул ступнёй на кочку, блестящую ртутными
каплями и покрытую свежим мхом,
в эйфории забыв, что по весне у Земли высока чувствительность эрогенных зон.
Чуть вздрогнула кочка ста тысячами миллионов миллиардов тонн
чего-то скрытого, импульсом прошила Костю и вышла ртом,
волной звуковой, вызвавшей у всех бедных колонистов
острое ощущение конца и одно возможное решение: сквозь врага пробиться.

Около окопов, выписанные из центра, вяло шутили Гарики –
неясно, над какой стороной больше – о бусах из трофейных голубых шариков,
как раздалось: «Бегут!» Неслись на ополченцев тысячи,
молча, с руками голыми, глазами бешеными… Минут двадцати
хватило охотникам заядлым и ветеранам пейнтбола
на отстрел мятежных питуриков и к ним примкнувших. Ни одного урода
не пропустили, а наши потери – только чуть испорченное Б.М.П.
Автогеном его пришлось резать, чтоб достать челика из него. Где,
непонятно, успело того контузить. Он повторял одно: «Гады,
сепаратистской выходкой своей не удалось сорвать вам нашей олимпиады».
Эту историю я оживляю в памяти для самоотрезвления –
Держаться, и не вестись на весеннюю истерику: ни драк, ни танцев, ни пения!

Припев:

Осторожность и внимание! на земле ведь весна –
Грибница нервных окончаний была грубо оголена
алмазной наждачкой зимы. Так что важные свои дела,
может быть, стоит отложить до глупого лета.