Когда над Кадисом восходит луна, 
Серебряная монета,
Когда не останется в бочках вина, 
Хоть долго еще до рассвета,
Тогда, усмехаясь проклятьям небес, 
С зюйд-вестом, товарищем верным,
Бродяга-мертвец, дон Диего Вальдес, 
Уверенно входит в таверну.

Он молча садится за стол у окна 
И смотрит на море устало,
Он думает: «Так же всходила луна, 
Когда мы летели на скалы,
И нам не помог бы ни ангел, ни бес, 
Когда бы не рев капитана:
«Ты встанешь к штурвалу, собака Вальдес!», 
И я вдруг поверил, что встану.

Я мчался на зов неоткрытых земель, 
Бывал в кругосветных походах,
Я пил за удачу, но крепче, чем хмель, 
Пьянил меня ветер свободы.
Мы волю любили сильней, чем невест, 
Оставшихся где-то на суше.
Не черту, не будь я Диего Вальдес, 
А морю мы продали души!

…Своими считались мы в южных морях 
И в северных часто гостили,
Мы штопали трижды простреленный флаг, 
Пробитое днище смолили…
Да, мы не давали прохода судам 
Английских торговых флотилий,
И, видно, был ветер недобрым, когда 
Мы бриг-китобой захватили.
Я дрался, до боли сжимая эфес, 
Но мне изменила удача,
И замер навеки Диего Вальдес, 
Гарпуном приколотый к мачте.

И в тучах лицо свое прячет луна, 
И стонут осколки бокала,
Он думает: «Как же упрямо она 
Меня средь живущих искала!
На дно опустившись, я вспомнил о ней, 
Да выбраться не было силы.
Как долго она тосковала по мне, 
Она и теперь не забыла!

Счастливец Иисус из умерших воскрес, 
А мне и не светит такое,
И я, тот, кто звался Диего Вальдес, 
Вовек не узнаю покоя!»
А небо светлеет, и тает луна; 
В неверном сиянье рассвета
Блеснет, как слеза, на столе у окна 
Серебряная монета.