Эх, братка, молодые да ранние мы -
Дети без предела и передела страны.
Мимо УПК, даст Бог, и мимо тюрьмы.
После 90-х меньше боимся войны.

И хотя каждый из нас доживёт до весны,
Всё равно, если мы видим те страшные сны:
На обочинах судьбы и чёрные кресты.
Пережили многие, но не всех сберегли.

А ведь после сорока дней по сыновьям,
Надо как-то дальше жить отцам и матерям.
На могилки чёрный хлеб и пятьдесят грамм,
Но каждый из нас по-любому будет там.

Наверно, поэтому всё чаще тянет к церквям,
Поэтому тянет к оставшимся рядом друзьям...
Тянет к до боли знакомым местам,
Где улыбка - это улыбка, а не оскал.

Эх, щас бы посидеть бы тихо у реки,
Посмотреть, как ловят карася местные мужики,
По спокойной водной глади попускать круги,
Но мобилу разрывают звонки на куски.

Бытовуха с каждым днём зажимает в тиски,
Как на большей глубине - давлением на виски.
Наверно, поэтому часто бываем резки,
Но оставшиеся дни воем от тоски!

Четыре гвоздички и коньячок,
Тишина вокруг, только в траве поёт сверчок.
Зачитаю братану свой последний тречок.
Чокнусь с мрамором, сотру солёные с щёк.

Время лечит. Время стремится. Время течёт.
Время, как официанты, выставляет счёт.
Время, как преподаватели, ставит зачёт.
Но я чувствую, как мой пульс бьёт.

Прикинь, а ведь сейчас, наверно, вдалеке
Кто-то на реке сидит, встречает закат и рассвет,
Провожает пароходы, смотрит им в след,
Смотрит на звёзды и небо... Но меня там нет.

Ты прикинь, я так давно не слышал тишину -
В постоянном отражении шум от движух!
Этот эскалатор движется - не повернуть:
Первая - за упокой, остальные - чтоб уснуть.

Прикинь, а ведь сейчас, наверно, вдалеке
Кто-то на реке сидит, встречает закат и рассвет,
Провожает пароходы, смотрит им в след,
Смотрит на звёзды и небо... Но меня там нет.

Ты прикинь, я так давно не слышал тишину -
В постоянном отражении шум от движух!
Этот эскалатор движется - не повернуть:
Первая - за упокой, остальные - чтоб уснуть.